Сегодня в рубрике «Портрет в диалоге» я предлагаю беседу с удивительной женщиной — ВЕРОЙ ФЕДОРОВНОЙ ЕРОФЕЕВОЙ. Говорили мы о её муже — Викторе Дмитриевиче. Моей целью было рассказать о Ерофееве — ЧЕЛОВЕКЕ, поведать читателю малоизвестные страницы из его жизни. Насколько мне это удалось, судите сами.

В дом Ерофеевых я пришла в непогоду, на улице шёл сильный дождь, и я довольно сильно промокла. Вера Федоровна тут же снабдила меня тёплыми тапками, а сама заторопилась на кухню, чтобы поставить чайник. С разрешения хозяйки я прошла в большую комнату, как-то я здесь была... Ничего почти не изменилось: на стене портрет Виктора Дмитриевича, посредине комнаты всё тот же большой стол, диван, стеллаж с книгами. «Кажется, их было два», — подумалось мне. Об этом я спросила Веру Федоровну. «Пришлось продать, — ответила она, — ведь надо на что-то жить. Один налог на землю недавно заплатила 164 тысячи, а тут ещё  крыша протекла. Дом-то деревянный и старый».

За чашкой чая мы разговорились. И первый вопрос несколько обескуражил мою собеседницу:

— Вера Федоровна, а как вы познакомились с Ерофеевым?

— Ох, вы и спросили?

— А почему нет, — настаивала я. — Если на какие-то вопросы вы не станете отвечать, это ваше право.

— Ну, хорошо. Это было в феврале 1972 года. Я тогда работала директором школы-интерната и поздно ходила с работы. Однажды иду вечером, темно кругом, и мне под ногу попалась небольшая льдина. Ну я её и отшвырнула, чтобы кто-то другой не споткнулся. Вдруг слышу голос: «Кто это здесь в футбол играет?» Я подняла глаза и опешила: передо мной стоял Ерофеев. «Вы так поздно с работы?» — спросил он. «Да, — ответила я, — нужно всех уложить спать, поэтому вот только иду». Постояли немного, поговорили, на этом и разошлись.

К Ерофееву по своим служебным делам я не обращалась, а все вопросы решала с главным механиком Дорогиным — по отоплению, котельной и др. Но был интересный случай. Мы за 31 рубль списанного белья купили для продуктовой машины интерната радиатор и ещё какие-то запчасти. Но нашёлся злопыхатель и написал начальству письмо, что будто бы я и завхоз присвоили эти деньги себе. Пришли разбираться. А машину нам ремонтировала фабрика, и для этого требовались документы. Я написала отношение на имя Ерофеева. Вот тогда впервые и пришла к нему на приём. Ознакомившись с заявлением, он спросил: «А в чем дело, я никак не могу понять». Я ему стала объяснять, что мне нужен документ, подтверждающий, что фабрика произвела ремонт машины с установлением нового радиатора. Он переспросил: «О какой сумме идёт речь?» «31 рубль», — ответила я. Он как засмеётся, а у меня слёзы градом от обиды — почему он смеётся, ведь для меня это было очень серьёзно. Тут он и говорит: «Да кто же вам такую подлость сделал?» А кто знает, чьих это рук дело. Но после этого меня оставили в покое.

Потом долгое время мы не виделись. И вот однажды он мне звонит на работу: «Разрешите придти к вам вечером домой?» Я, конечно, удивилась: сам Ерофеев и ко мне в гости. Пришла с работы пораньше, убралась, кое-что приготовила. Виктор Дмитриевич пришёл, принёс коробку конфет и бутылку вина. Посидели, поговорили, а потом он предложил хотя бы изредка встречаться, мол, вы — одинокая женщина, я — одинокий человек.

— И где же вы встречались?

— (Вера Федоровна смущенно заулыбалась) У растворного узла. Летом гуляли по Бабкиной даче, на лодочке катались, на фабрике и в посёлке начались «шу-шу-шу».

— А каким он был кавалером?

— Очень внимательным. Всегда с цветами и небольшими подарками. Потом мы уехали отдыхать: Виктор Дмитриевич в Звенигород, а я в Поречье. Эти места недалеко друг от друга. Вот он на лодочке ко мне из Звенигорода и приплывал. Какие там красивые места! Мы много ходили пешком, гуляли и говорили, говорили...

— Потом он вам сделал предложение...

— Да, там он мне предложил выйти за него замуж. Это было в августе. Для меня это было полной неожиданностью. Помню, он очень волновался, когда говорил со мной. После того разговора я всю ночь не могла глаз сомкнуть, все думы передумала. Спустя время, решила поехать за советом к Лидии Алексеевне Чистяковой. Она работала завгороно, и мы с ней дружили.

— Вас что-то останавливало?

— Ну, во-первых, сама личность — Ерофеев. Трудно было себе представить, что я могу стать женой такого человека. Да и разница в годах, все-таки — 16 лет. И знаете, что мне сказала Чистякова, когда я ей рассказала о обо всем: «С Ерофеевым год прожить - за три года считай, вот и разницы у вас не будет».  А в декабре мы расписались. У меня свидетелем была Лидия Алексеевна, у Виктора Дмитриевича — Кузьма Иванович Кузьмин.

— Вера Федоровна, можете не отвечать на этот вопрос, — вы были счастливы в браке с Ерофеевым?

— Да, я была с ним счастлива.

— Но это, наверное, было трудное счастье?

— Трудное оно было в чём? В том, что рано уходил, поздно приходил всегда уставший, измотанный. Бывало, поужинает, программу «Время» посмотрит и садится за стол работать с документами. Дома он очень много работал. Сначала в театр ездили, а потом и на него времени не оставалось. В субботу, как правило, работал, и других на фабрику вызывал.

— До сих пор в Купавне помнят, как Виктор Дмитриевич по утрам объезжал поселок и смотрел где, что не так...

— Не только по утрам. Но и вечером, если мы с ним выбирались на прогулку, все свалки и помойки обойдём. Летом обязательно осмотрит берег реки, сходит к сараям и баракам, где были пожароопасные места.

— Вера Федоровна, Ерофеев очень многим помогал в жизни. К нему шли и за советом, и за помощью.

— Да, люди часто обращались к Виктору Дмитриевичу по самым разным вопросам. Однажды, где-то в два часа ночи, пришла к нам Валя С., взволнованная, чуть ли не плачет и говорит: «Виктор Дмитриевич, скорая помощь не едет, а у мужа горловое кровотечение». Я никогда не слышала, чтобы он при мне как-то выругался. А тут набирает номер скорой и матом: «...О чём вы там думаете, человек погибает». А потом, скольким больным Ерофеев помог! Он дружил с известным хирургом, академиком Стручковым Виктором Ивановичем. В его клинике с фабрики было прооперировано по легочным заболеваниям 30 человек. И, слава Богу, многие из них до сих пор живы. Он любил помогать детям. Видимо, потеря своего сына сказалась. Виктор Дмитриевич понимал, что такое ребенок, и всегда говорил: один — это не ребенок, второго заводите.

— И слушались?

— Слушались. В общем, он был добрым человеком по отношению к людям и никогда не отказывал им в помощи, если мог что-то сделать.


— Вера Федоровна, у Виктора Дмитриевича какое было любимое блюдо?

— Очень любил рыбу с картошкой. Страшно любил пироги, хотя они ему были противопоказаны, халву и семечки. Обычно, если дома что-то пишет или разбирает бумаги, я ему всегда подкладывала горсточку семечек, это его как-то успокаивало. Живоракин вспоминает: где-то было застолье (меня там не было), а он — ты Вере Федоровне не говори, что я пироги ел. Понимал, что нельзя, а удержаться не мог.

— Мне кажется, что Ерофеева больше помнят, как требовательного  и довольно жесткого руководителя. Скажите, а юмор он понимал?

— Конечно, и умел над собой посмеяться. Однажды Виктор Дмитриевич лежал в институте питания, а в это время в Москву привезли картину Леонардо да Винчи «Джоконда». Я попросила его на три часа отпроситься из больницы, чтобы вместе съездить на выставку. Он согласился. Привожу ему одежду и его «геройскую» книжку, по которой он имел право без очереди приобрести билеты. А туфли... забыла. Меня как пригвоздило, когда мы это обнаружили. Что делать? В общем, он к этому отнесся с юмором. Вышел из машины при полном «параде», но в тапочках, и прямо к милиционеру, который у музея следил за порядком. Тот с недоумением оглядел его, но пропустил к кассе. Виктор Дмитриевич взял билеты, и мы прошли на выставку. Сначала нам было не до смеха, но потом он часто вспоминал этот случай, как на «Джоконду» ходил в тапочках, и всегда смеялся.

— А самые тяжёлые минуты в вашей совместной жизни...

— Это когда он болел и продолжал работать. Как-то поехал в больницу, чтобы сделать укол. И там ему стало плохо. Когда мне сообщили об этом, я ужасно испугалась за его жизнь и немедленно позвонила в Москву, Стручкову, чтобы тот срочно приехал в Купавну. Виктор Дмитриевич находился без сознания 4-5 часов. Помню, как в больнице я наклонилась к нему, а он открыл глаза, посмотрел на меня и сказал: «Где я? Почему ты в пальто?» Только после этих слов я немного пришла в себя, мне даже было и ни к чему, что в палате я была в пальто. Его увезли в больницу, в Москву, там он находился в реанимации 6 дней.

— Вера Федоровна, скоро 9 лет, как не стало Виктора Дмитриевича. Каким вы его больше всего вспоминаете?

— До встречи с Ерофеевым я была одинокой женщиной и всегда работала на тяжелых работах — директором детского дома, директором школы-интерната. Поэтому, когда мы стали жить вместе, я всегда чувствовала к себе  его заботу и внимание. Тарелку ставишь, а он всегда скажет: сама, сама, что-то в доме вкусненькое — это тебе, тебе. Никогда один есть не сядет, это было исключено. И потом, он никогда не считал деньги, никогда не спрашивал с меня никаких отчетов. Или говорил: ты не любишь, не любишь одеваться. Да мне и некуда было ходить... Я не помню, чтобы он сердился на меня, чтобы взглядом показал, что чем-то недоволен. Дома он был очень мягким человеком.

— Вы поддерживаете отношения с теми, кто знал Ерофеева?

— Да. Я благодарна людям, которые помнят Виктора Дмитриевича. Но всё равно —  мало ходят на его могилу. Это, наверное, потому, что он похоронен на старом кладбище.

— Большое вам спасибо за этот откровенный рассказ.

Дом Ерофеевых я покинула с каким-то теплым и светлым чувством, которое осталось у меня от встречи с Верой Федоровной. Не торопясь, я шла по улицам поселка, а в голове постоянно стучала мысль — надо же, как  все по-земному было у человека такой  большой и необычной судьбы...