Пришла весна и на уроках сидеть стало скучно, хотелось на волю, на солнышко, хотелось простых мальчишечьих радостей, - да и по правде, что в течение зимы не поместилось в буйных головушках - за эти последние майские дни никаким тараном не вобьешь.
Ушли мальчишки в большую перемену купаться на озерки, да и забыли про всё. Надо сказать, что в те времена озерки оправдывали своё название. По весне разливались прилично, вода под самые дома подступала, да и летом воды достаточно было. Рыбёшка там водилась, карасики с ладошку и ещё какая-то мелочь. Купаются мальчишки, дурака валяют, что в тринадцать лет вполне простительно.
«Рыжик» в воде бултыхается, шарит по дну руками, будто ищет что-то и, видно, это что-то интересно ему до смерти. Смотрят мальчишки, тащит «Рыжик» из воды штуковину какую-то по виду то ли дубину здоровую, то ли кусок трубы илом и грязью облепленный. Выволок на берег, стал грязь счищать ножичком. Народ вокруг собрался посмотреть, что за диво он вытащил.
Цыкнул на них «Рыжик», чтоб не мешали, да куда там, не уходят мальчишки, помощь свою предлагают. С грехом пополам грязь очистили, смотрят, пушка старинная получается, только маленькая какая-то, но и на игрушечную не похожа. «Рыжик» уж на что сильный был, и тот еле вытащил.
Вспомнил «Шкет», в музее такую пушечку видел, к седлу лошадиному пристраивалась. Вычистили мальчишки пушку, из ствола грязь выковыряли, отверстие, куда фитиль вставляется, продули, загляденье получилось, да и только. Откуда взялась эта пушечка, пацаны не знали. Кто-то предположил, что её спрятали в озерках разбойники, в былые времена вдоль тракта делом своим темным промышлявшие. Версия понравилась было мальчишкам, тайной от неё несло, Робин Гудом, Василием Чуркиным. Только на деле ещё романтичней оказалось: с французами война была, проходили по тракту наши части и французы наезжали. Стычки между ними были, похоже, кто-то из них обронил эту карманную пушечку. Куда делась эта пушечка, неизвестно, из памяти выпала, может в музей какой отдали, а может, что более вероятно, прижучил её для домашней надобности, а испытана она была. Наковыряли в неё головок спичечных, пыж забили, камушков мелких вместо картечи, фитиль пристроили к запальному отверстию. Шарахнуло так, что вороны и воробьи всякие час в себя придти не могли. Это присказка.
Было жарко и душно, солнце уже клонилось к закату, когда возле трактира, что попроще, где люд работный собирался, остановился всадник, по виду человек казённый, спешился, спросил овса коню, себе горькой, мужики в трактире бывшие, чужака окружили: мол, что в мире нового. Служивый чарку опрокинул, огурчиком похрумкал, обвел народ мутным взглядом: - Беда, ребята, француз и другие народы на Русь войной идёт. Помрачнел народ: - Знамо дело, война дело подлое.
Герасим, отставной солдат, в походах дальних бывавший с самими его сиятельством графом Александром Васильевичем сказал: - француз солдат справный, только супротив нашего пожиже будет, бивали мы турка и француза бивали, с нами Бог. Ускакал гонец в сторону уездного города, повёз тамошнему начальству недобрые вести.
Пошумели мужики, поохали, деда Герасима, отставного солдата, о боях и походах поспрашивали, да и разбрелись по домам, дела мужичьи работать, жен голубить, да детишек малых пестовать. А на завтра колокола на церкви зазвонили в неурочное время: «Собирайся люд православный, горе на землю русскую идёт. Собрался народ в храме, отслужили молебен за победу русского оружия. Хорошо батюшка службу вёл, аж душу наизнанку. Уж на что мужики кремень, да и те слезу пустили...
Шли дни. Где-то война творила чёрное дело, а слобода жила своей обычной жизнью, может быть чуть суетливее, чем обычно, народ припасы на зиму заготавливал, скот содержал, ребятишек ростить.
Девки приданное готовили, успенский пост кончится, а там и свадьбы гулять не зазорно, полюбовно бы, да и родители бы в благословении не отказали. Всё было как обычно, только тревога какая-то была.
По тракту обозы тянулись, кто в Москву припасы вёз, кто из Москвы ехал, путники ничего особого рассказать не могли, говорили только, что французы наступают, но Москвы им не видать. Воюют наши орлы, бьют супостата.
К осени ближе, подводы из Москвы пошли сплошным потоком. Люди ехали со скарбом, возами имущество своё везли. Лица невесёлые, в разговоры вступали неохотно, да и народ не простой ехал: что ему с «подлым» людям разговоры разговаривать, попадались и подводы с раненными, те, если не совсем слабые были, в разговоры вступали, особенно когда и чарку кто поднесёт: -
«Зло бьёмся, бьём ворога, он прёт и прёт, уж до Москвы недалече, а мы всё отступаем.
А что командиры? - А командиры тоже отступают, всё ждут чего-то, чтобы бой большой дать, а наше дело солдатское, прикажут, и пойдём в штыки на супостата, умрём за Русь, за Царя-батюшку.
От таких разговоров, муторно на душе у мужиков, что же это, получается, топчет иноземец землю родную, а ему и отпора нет, нет, чтоб юшку пустить кровавую, чтоб захлебнулся в ней, И опять к Герасиму. А он: - его высокопревосходительство, Михайло Илларионович, дело своё знает, разобьём француза все равно. Помолчал отставной солдат, а потом: - «А надо нам ребята подмогнутъ войску нашему, вдруг француз и до нас доберётся, придёт наше добро грабить, баб да девок насильничать, чад наших обижать, чем борониться от врага будем? Задумались мужики, дрекольем да дубиной много не навоюешь Кое у кого ружьшки водились охотничьи, немного их было, - на зайцев всё больше силками обходились. Кузнец предложил: - Наделать надо колючек железных, на дороге набросаем, конь ногу поранить, дальше пути нет. На тракт деревьев натаскать, на обочинах кольев набить, вот враг и остановится - Всё-то так, сказал Герасим, - только разберёт враг заграждение, да и дальше пойдёт. Ну, если француз совсем близко подойдёт, мост через речку спалим, - на том и порешили.
Проскакали в сторону Москвы совсем странные люди, казаки или ещё какой народ, с пиками, саблями у пояса, у двоих к седлу пушечки малые приторочены, ребятишки сбежались на всадников диковинных поглядеть, один из приезжих достал деньгу немалую, скупил все пряники в трактире, и ну мальцов одаривать От радости такой нечаянной ребятня визгом изошлась, смеётся благодетель, ешьте на здоровье. Отправились всадники дальше, малышня следом за ними побежала. Бабы взбеленились, - Куда вы, ироды, ребят малых уводите? Старший спешился, в пояс бабам поклонился, - Не обидим мы детушек ваших, у самих ребятишки малые, а вы бабы берегите чад своих.
Помолчал, - молитесь за нас. Уехали казаки, скрылись за лесом...Прошло несколько дней. По тракту тянулись подводы, брели пешие. Проезжающие говорили страшные вещи: - Мол, была битва большая, полегло много народу и французов и наших. Бились насмерть, вроде и дрогнул француз, да отошли наши, и Москву французу вот - вот сдадут.
Дошли французы и до слободы этой, на тракте Владимирском стоящей. Мужики, было, пытались и колючек железных на дороге разбросать, да только своим же казакам, от Москвы отходящим, чуть коней не попортили. Хорошо ещё, что среди них был казачок востроглазый, разглядел в пыли опасную штуковину - объехали казаки опасное место. Мужикам, что под руку горячую попались, нагайками благодарность свою выписали, не умничали чтоб.
Пришли французы в слободу, вроде люди, как люди, только лопочат что-то непонятное, стали ходить по домам, провиант собирать. Чтоб в чистую забирать, сказать нельзя, оставляли толику малую на пропитание. Народ слободской ушлый был: как прошел слух, что француз к Москве подходит, попрятали припасы по клуням и схронам разным. Правда, не всё. Корову - кормилицу и сена стог под подолом не спрячешь.
Чудно было, вроде собрали французы провиант, да фуража обоз, отправили под охраной, ан нет, налетает на обоз в чаще лесной какое-то воинство, шугает французов, кого-то побьют - кто-то сам убежит. Не достается французам фураж.
А в соседнем селе мужики вот, что сотворили: как французы обоз свой собрали, к вечеру пошли мужики к ним в лагерь, браги с собой прихватили, горькой пару вёдер. Весёлые вернулись: француз он, что? Он, оказывается, тоже выпить не дурак. А как опьянели фуражиры, мужики потихоньку всё собранное в село своё отвезли, и спрятать успели.
Не долго французы здесь находились, как-то темно уже было, колокол зазвонил, выбежал народ на улицу, думает, не пожар ли. А и впрямь пожар, над лесом небо багровое, зарево в пол-неба. - Уж не Москва ли горит, - подумали мужички. А верно: Москва горела. А вскоре за пожаром московским французы из слободы ушли.
Ага То была только присказка. А сказ о том, как купавинцы нашествие французов перенесли. Год юбилейный в историческом плане. Всем хочется его ознаменовать в своём творчестве и как-то связать с круглой датой. Это у автора получилось. А пушечка... осталась на заднем плане. И хорошо, что она нигде больше не выстрелила. А может её даже расплавили и стала она частью какой-нибудь полезной в хозяйстве вещицы Вот ведь сюжет закрутили, думай теперь да гадай, что с ней сталось, с пушечкой этой
Хороший рассказ! И стиль у рассказчика интересный, как будто сказочник сказку сказывает Однако, ожидал я немного большего. Пушечка где-то и в прошлом стрельнуть должна была, выпала она как-то из сюжета ... Ну, а в общем и целом - очень вкусно!
То была только присказка. А сказ о том, как купавинцы нашествие французов перенесли. Год юбилейный в историческом плане. Всем хочется его ознаменовать в своём творчестве и как-то связать с круглой датой. Это у автора получилось. А пушечка... осталась на заднем плане. И хорошо, что она нигде больше не выстрелила. А может её даже расплавили и стала она частью какой-нибудь полезной в хозяйстве вещицы 
Вот ведь сюжет закрутили, думай теперь да гадай, что с ней сталось, с пушечкой этой 
