О том, что история Купавны насчитывает не одно столетие, знает или догадывается каждый её житель. Не зря же Купавна называется Старой. Но как далеко в прошлое уходят её корни? На 200, 300, 500, 1000 лет?

На этот счёт у краеведов можно встретить разные мнения. Так, в 1972 году в Ногинской газете «Знамя коммунизма» (в номере от 21 марта) была опубликована статья А. Смирнова «Так начиналась Купавна», где возраст нашего посёлка определялся в 350 лет, а «начало его существования» связывалось с селением, обозначенным в документе 1620 года как «деревня Демидова, а Хупавна тож...» Трудно, однако, понять, почему А. Смирнов именно с этого момента решил начать историю Старой Купавны. Ведь если напрямую обратиться к материалам, послужившим источником для его статьи, то возникновение Купавны ранее 1620 года станет совершенно очевидным. Этот источник – писцовые книги – частично опубликованы, и чем дольше в них вчитываешься, тем больше недоумённых вопросов возникает по поводу утверждений А. Смирнова.

Итак, что же мы узнаём из писцовых книг. Оказывается, в 20-х годах XVII века в Московском уезде в Добленском стане находилась одна из небольших вотчин известного героя освободительной войны русского народа против польско-литовских интервентов – боярина и князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Называлось это его владение «деревня Демидова», или «Хупавна», и было пожаловано князю «за московское осадное сиденье в королевичев приход», а до 1620 года на правах поместья принадлежало сначала Игнатию Юматову и затем – Ивану Леонтьеву (см. Холмогоровы В. и Г. Исторические материалы о церквах и сёлах XVI-XVIII ст. Вып. 6. М., 1968, стр. 41).

Из других сведений, приведённых А. Смирновым, тоже следует, что история нашего посёлка уходит в более отдалённые, чем начало XVII столетия, времена. Как пишет в той же статье наш уважаемый краевед, на месте Купавны ещё в конце XVI века стояла «небольшая деревенька – вотчина дворян Демидовых». Допустим, что в начале XVII века она в связи с переходом к другому владельцу получила новое название, но разве это обстоятельство может «отменить» её предыдущую историю? Разве, например, «молодели» наши города, став жертвами «топонимических революций», с каждым переименованием? Нет, на «возрасте» Санкт-Петербурга, Екатеринбурга, Самары или Волгограда их существование в качестве Ленинграда, Свердловска, Куйбышева или Сталинграда никак не отразилось: он и по сей день отсчитывается от времени их основания. А в случае с деревней Демидовой речь шла и не о переименовании вовсе, а о существовании у селения второго, «параллельного» (через союз «тож», т.е. «тоже») названия, которое обычно является более древним, чем «официальное», ибо опирается на местную топонимическую традицию. Она же, судя по примерам из других регионов, может насчитывать не одну сотню лет. И уж тем более не сократит историю Купавны тот факт, что в ещё более «далёкие времена», как отметил А. Смирнов, владение Демидовых в наших краях «называлось пустошью». На языке делопроизводственной документации XVI-XVII веков «пустошь» – не просто «пустое место», а заброшенное поселение со всеми «тянувшими» к нему угодьями. Периоды запустений случались в прошлом многих селений, но вряд ли, например, кому придёт в голову вычеркнуть из истории «матери городов русских» – Киева – домонгольский период на том лишь основании, что этот город долго пустовал после Батыева нашествия.

Кстати, о «возрасте» Киева. Украина не так давно пышно отметила 1500-летие своей столицы, при этом юбилейная дата была определена по данным археологических раскопок. Это, помнится, вызвало большое недоумение в научных кругах всего мира. Ибо известно, что археологи могут датировать то или иное событие с точностью до столетия, в лучшем случае – десятилетия (если, конечно, в ходе раскопок не будет сделано сенсационной находки – какой-нибудь датирующей надписи, но это, сами понимаете, бывает крайне редко). Во всём мире «возраст» поселений уже давно принято определять по датам их первых упоминаний в письменных источниках – летописях, хрониках, всякого рода деловых документах. Но если это не прямое указание на основание городов или сёл, никто не сомневается в их более древнем, чем первое упоминание, происхождении. Например, история Москвы официально отсчитывается с 1147 года, под которым в одной из летописей наша будущая столица упомянута впервые, и это несмотря на наличие достоверных сведений о возникновении небольшого поселения при впадении реки Неглинки в Москву-реку ещё до его первого летописного упоминания. А 1147 год в данном случае всех устроил потому, что никакие археологические раскопки не могли дать более точного и бесспорного указания на существование Москвы именно в середине XII века.

В каких же исторических источниках впервые упомянута Купавна? Это вовсе не писцовые и вотчинные книги, на которые ссылался А. Смирнов в упомянутой выше статье, а документы совсем другого рода и другого, более раннего времени – «духовные» и «договорные» грамоты московских князей XIV века.

От этого времени сохранилось всего 17 грамот и только 3 из них были составлены до середины столетия. Они сегодня являются единственными документами, которые дают возможность историкам представить территориальную структуру растущего Московского княжества, а также управление им, взаимоотношения великого князя с удельными князьями и всего московского княжеского дома с другими княжескими домами Руси. Грамоты эти ныне хранятся в Москве, в Российском государственном архиве древних актов, но были известны учёным давно, ещё с дореволюционных времён, не раз издавались. Особый интерес они представляют для подмосковных краеведов, поскольку в этих документах в числе прочего тщательно перечислены земельные владения – волости, города и сёла – московского княжеского дома (в связи с их завещанием, разделом между членами княжеской фамилии и т.п.) и, что немаловажно, – чаще всего это были первые упоминания в исторических источниках многих современных селений Подмосковья, то есть неоспоримые свидетельства их существования в столь отдалённые времена.

Так, в «духовных» (завещаниях) великого князя Ивана Калиты, которые датируются 1336 и 1339 годами, встречаются и хорошо известные в Восточном Подмосковье названия – «Воря» (река, приток Клязьмы), «Черноголовь» (т.е. Черноголовка), «Рогожь» (село, выросшее затем в Богородск – Ногинск) и т.д. Примечательно, однако, что «Купавна» среди них не значится. Зато она упоминается в следующем по времени великокняжеском документе, представляющем собой самый древний из сохранившихся московских межкняжеских договоров, – в «докончальной грамоте» («докончании») сыновей Ивана Калиты великого князя Семёна (Симеона), прозванного Гордым, с князьями Иваном и Андреем. В ней в числе сёл, отходящих по соглашению между братьями к великому князю Семёну, названо и «новое село на Купавне». А вторично то же село (обозначенное, правда, как «Пупавна») упомянуто уже в «духовной» Семёна: согласно предсмертной воле великого князя, оно должно было вместе с рядом других селений отойти в непосредственное владение его жены («княгини»). Вот и вся «информация к размышлению», которой располагают историки о самой первой странице истории Старой Купавны. Как водится, с информацией подобного рода вопросов приходит больше, чем можно получить ответов на них. И самый первый и главный из возможных вопросов – о времени составления грамот с первым упоминанием Купавны.

Датировка этих документов вызвала у исследователей большие затруднения. Дело в том, что на княжеских грамотах той поры время их составления ещё не было принято указывать, и историки определяют его по косвенным данным: по упоминаниям в тексте грамот членов княжеской семьи с хорошо известными датами рождения или смерти, различных политических событий (войн, «крамол») и т.п. Опираясь на подобные данные, доктор исторических наук (впоследствии академик) Л.В. Черепнин при подготовке духовных и договорных грамот к печати в 1950 году датировал «докончание» великого князя Семёна и его братьев (где впервые упоминается Купавна) весьма осторожно и приблизительно: «около 1350-1351 г.» А «духовная» великого князя Семёна Ивановича была датирована в том же издании в пределах от 18 марта до 26 апреля 1353 года.

Однако наука, как и жизнь, не стоит на месте. И вот доктор исторических наук В.А. Кучкин в ходе кропотливой исследовательской работы уточнил время составления договора между сыновьями Ивана Калиты: по мнению исследователя, это соглашение было достигнуто не в 1350-1351 годах, как полагал Л.В. Черепнин, а несколько раньше – весной или летом 1348 года. Почему именно тогда? Оказывается, братья далеко не всегда ладили между собой, но чрезвычайные обстоятельства (происки в Орде литовского князя Ольгерда, задумавшего при поддержке татар начать войну с Русью) заставили их сплотиться, что и нашло отражение в «докончании», вернувшим Калитовичам мир в семье и единство в действиях.

В.А. Кучкиным были внесены некоторые коррективы и в датировку «духовной» Семёна Ивановича Гордого, причём попутно историк дал объяснение причины странного превращения в этом документе «Купавны» в «Пупавну».

Обстоятельства составления завещания великого князя Семёна были крайне драматичны, в Москве свирепствовала лёгочная чума, и 36-летний великий князь умер, судя по всему, именно от неё. Современники составили описание этой страшной болезни: «Если кто отхаркнет кровью, то на второй или третий день умирает...» То есть кровохарканье было чётким признаком неизбежной и скорой - на следующий день или через день - смерти. И когда такой симптом появился у великого князя, он, в соответствии с давним обычаем князей Северо-Восточной Руси принимать перед кончиной монашеский постриг, был пострижен в монахи с именем Созонт и уже от своего нового имени продиктовал завещание. Произошло это 24 или 25 апреля 1353 года (умер великий князь Семён 26 апреля).

Завещание Семёна Гордого составлялось, естественно, в обстановке нервозности и спешки. Оно вначале было записано как бы на черновик, а затем срочно переписано. До нас дошёл лишь «беловой» вариант, содержащий ряд описок и несообразностей, вполне объяснимых той поспешностью, с какой составляли документ. В.А. Кучкин проанализировал эти ошибки и пришёл к выводу, что все они относятся к так называемым «глазным». «Это ошибки прочтения». «Некоторые из ошибок весьма показательны... - пишет В.А. Кучкин. - В строке 13 вместо «на Купавне» написано «на Пупавне»... «П» появилось вместо «К», описка довольно типичная, поскольку «к» похожа на «п», особенно при небрежном письме»...

Итак, последние научные разработки дают нам в связи с поиском первых упоминаний Купавны в исторических источниках две  хронологические грани: весна-лето 1348 года и 24-25 апреля 1353 года. Вторая из них, разумеется, и более конкретна, и более надёжна. Но великокняжеские грамоты содержат ещё одно и очень важное датирующее определение: «село на Купавне» названо «новым», то есть совсем недавно (может быть даже только что) построенным. Значит, реальная дата его основания ближе всего подходит именно к 1348 году. Во всяком случае она может быть уверенно отнесена к концу 40-х годов XIV века.

Теперь вопрос второй: что, собственно, надо понимать под «Купавной» княжеских документов XIV века? Это может быть название и реки, и урочища (т.е. участка, чем-то - особой растительностью, красотой, и т.п. - отличающегося от остальной местности). Однако скорее всего речь идёт о реке, ибо привязка селений к рекам - обычный способ их локализации в княжеских грамотах XIV-XV веков: в них упоминаются сёла «на Кержаче», «на Клязьме», «на Пруженке» и других подмосковных реках. А как название реки может перейти в название прибрежного селения, мы знаем на примере всё той же Москвы.

Но та ли это река Купавна, что превратилась к XX веку в нынешнюю речушку Купавинку, которая протекает через наш посёлок, образуя живописное озеро, и в XXI столетии, наверное, совсем исчезнет из-за осушения болот и вырубки лесов в её верховьях? Определённо она, и 650 лет назад вряд ли кто мог ей предсказать такую судьбу. Купавна была тогда пусть и сравнительно небольшой, но полноценной рекой, а более поздние исторические источники хорошо прослеживают изменения в её наименовании, отражавшее, надо полагать, и изменения в её ширине и глубине. Если в переписях XVII века ещё упоминается «речка Купавна», то в подобных же материалах более позднего времени уже говорится о «Купавке», а затем и о «Купавинке»...

Согласно современным представлениям, село в России - это относительно крупное крестьянское поселение, имеющее церковь (лишь на Украине и в Белорус¬сии селом называют любое крестьянское селение). Но так было не всегда. В XIV-XV веках в центральных районах России село, как и в более поздние времена, тоже являлось своеобразным центром, но не церковным, а прежде всего административным, и наличие церкви при нём было совсем не обязательно.

Из села осуществлялось управление более мелкими поселениями подведомственной округи - деревнями и починками. Если эти земли принадлежали какому-либо частному лицу (например, боярину), в селе мог находиться господский двор, а если владение являлось великокняжеским (как в случае с Купавной), там должен был находиться двор местного управляющего великокняжеским хозяйством.

Первоначально сёла на Руси заселяли зависимыми от бояр и князей людьми - слугами, холопами. Затем там стали появляться и крестьяне, привлекаемые помощью и льготами, которые обещал владелец села «новопришлым» при обустройстве на его землях. Народ в сёла собирался не только из ближайшей округи, но и из других княжеств. Стало быть, можно с большой долей вероятности предполагать, что состав населения Купавны уже с момента её возникновения был «сборным»: наряду с местными крестьянами в числе её жителей наверняка были и представители других земель Руси. Ну, а после увеличения числа жителей при крупных сёлах стали ставить и церкви. Однако, в XIV веке представление о том, какое селение является большим, а какое маленьким, также сильно отличалось от современного. Можно утверждать с уверенностью, что по нынешним меркам «новое село на Купавне» было крайне мало. И в XIV веке село своими размерами обычно превосходило деревню, но что такое «деревня» в Подмосковье тех времён? Это один, три, редко пять дворов. И «на Купавне» их тогда вряд ли было более десятка, ибо село в 10-15 дворов считалось тогда уже большим.

Такие размеры поселений обычно объясняются прежде всего природными особенностями Восточного Подмосковья: в XIV-XV веках оно просто утопало в дремучих, непроходимых лесах и огромных (не чета нынешним) болотах. Попади мы в наши края в то время, то подумали бы, наверное, что очутились не в 30-40 верстах от будущей столицы России, а в глухой сибирской тайге. Для характеристики природных особенностей Подмосковья показателен комический эпизод из истории межкняжеских распрей, когда войска двух враждующих князей долго блуждали в районе Москвы, но так и не смогли встретиться для битвы: они просто не нашли друг друга («минустася в лесех», говорится в летописи). Характерно и общее отношение наших предков к земле. В те годы, как отмечал один из крупнейших специалистов по истории России XIV-XV веков В.Б. Кобрин, «ценилась не просто земля , а «роспашь» - земля уже освобождённая от леса и распаханная... На землю, которую не пахали хотя бы несколько лет, снова наступал лес».

Даже границы земельных владений, «тянувших» к тому или иному селению, в Северо-Восточной Руси долго обозначали весьма неопределённо: «куда топор, соха и коса ходили». То есть глухие, «непролазные» леса и болота, недоступные активному хозяйственному освоению земли в те времена мало кого интересовали; для жителей различных сёл и деревень они служили своеобразной «буферной зоной». Можно представить, какие проблемы тогда возникали даже при поисках поляны для первоначального обустройства, не говоря уже о «росчисти» земли под пашню!

Вместе с тем нельзя упускать из виду другие причины малодворности селений: распад родо-племенных связей, ранее заставлявших сородичей и соплеменников держаться более «кучно»; успехи агротехники, дающие возможность добиваться больших урожаев меньшими силами; укрепление в Северо-Восточной Руси государственности и как следствие - стабилизация военно-политической обстановки, позволяющая крестьянам расселяться мелкими группами, не опасаясь своих ближайших соседей. Надо, кроме того, учитывать и общую малочисленность населения в эпоху средневековья: и через столетие после первого упоминания Купавны в исторических источниках «Замосковный край», включавший в себя территорию нынешних Московской, Владимирской, Тверской, Ярославской, Костромской и Ивановской областей, населяло всего около 3 миллионов человек. А в середине следующего, XVI века во всём Русском государстве жило не более 6-7 миллионов - меньше, чем сейчас в одной только Москве...

Четвёртый вопрос, на котором нам следует остановиться, касается местонахождения того самого десятка дворов, что могли составлять великокняжеское село на речке Купавне в XIV веке. Ведь ни в «докончании» сыновей Ивана Калиты, ни в «духовной» Семёна Гордого не указано никакого другого ориентира интересующего нас села, кроме реки - нынешней Купавинки, а она, как известно, тянется на два десятка километров (да и то, если считать по прямой). Можно ли быть уверенным, что упомянутое в княжеских грамотах XIV века «село на Купавне» находилось хотя бы в черте нынешней Старой Купавны? Да, можно, и лучшая гарантия тому - нынешние размеры нашего посёлка, западная и юго-западная окраины которого вытянуты параллельно речке километра на полтора-два (от Чудинок и Михалёва до «Акрихина» и Химбазы). Он вобрал в себя практически все места, пригодные в XIV веке для постройки великокняжеского села.

Вспомним о природных особенностях нашего края и попытаемся ещё раз и подетальнее представить себе купавинский ландшафт 600-700-летней давности. Станет ясно, что на берегах нашей речки нигде, кроме нынешней территории посёлка, великокняжеское село возникнуть не могло. В самом деле. Верховья и низовья Купавинки и по сей день заболочены, значит 600-700 лет назад там вообще были непроходимые, непролазные топи и «низкие места», где выбрать участок и под пару дворов - проблема. Не будем забывать, что в средневековой Руси сельский «двор» - это не просто жилая изба с комплексом хозяйственных построек. Его наличие предполагало место и под огород, и под пашню, и пастбище, и сенокосы, причём в размерах, достаточных для самообеспечения семьи практически всем необходимым (хозяйство-то было тогда «натуральным»), то есть никак не в 6 и даже не в 25 «соток»: счёт должен был идти на гектары («десятины»). К тому же место под двор должно было быть не просто «сухим» (не затопляемым во время паводка), а «приподнятым» настолько, чтобы даже в самое сильное половодье не заливало погреба. Погреб и сейчас, при повсеместном использовании холодильников, на индивидуальном подворье незаменимая вещь, что уж тут говорить о временах 600-летней давности!

И ещё одна, очень важная деталь. Поскольку речь у нас идёт о великокняжеском селе, а не о какой-нибудь частновладельческой деревушке, надо иметь в виду, что это село должно было иметь надёжное сообщение со столицей (по крайней мере для того, чтобы не возникало лишних проблем с поставкой туда «сельхозпродукции»), значит труднодоступные из-за тех же болот или сильно удалённые от главных дорог места для великокняжеских сёл тоже не подходили.

Основными путями сообщения в те времена на Руси служили реки, но речка Купавна и в XIV веке вряд ли была судоходной. Да и сложно представить, чтобы из Москвы до Купавны добирались кружным путём - по Клязьме и Шаловке - при наличии пусть менее комфортного, но гораздо более короткого «сухого» пути - по будущей Владимирке.

Дорога эта прокладывалась далеко не ударными темпами, а постепенно - в ходе русской колонизации Восточного Подмосковья. Она же разворачивалась здесь позднее, чем в других землях вблизи Москвы, шла очень тяжело и очень медленно и всё по одной очень простой, не раз уже называвшейся причине - сильной заболоченности и лесистости земель к востоку от нашей столицы: не будем забывать, что они являются продолжением знаменитой Мещеры. Их активное и широкое заселение русскими людьми осуществлялось по мере подсыхания болот и вырубки лесов, а необходимые для освоения этой местности дороги прокладывались («пробивались», «просекались») по немудрёной схеме: от одного «сухого» (т.е. относительно возвышенного) и не слишком лесистого участка к другому. Потому так и петляли до недавних пор просёлки в наших краях, и нарождавшаяся Владимирка, соединяя между собой утопающие в лесном море островки возделанных и благоустроенных земель, тоже порой плела весьма замысловатые «узоры». Существенно «спрямили» её только в XIX веке, когда и болота основательно подсохли, и экономические ресурсы страны настолько возросли, что позволяли тратить большие силы и средства на столь трудоёмкие работы, как устройство для дорог многокилометровых насыпей.

Как известно, во второй четверти XIX века Владимирка была «спрямлена» и в наших краях, в результате чего она прошла там, где сейчас находятся Чудинки, то есть в версте к северу от тогдашней Купавны. Ранее же дорога на Владимир проходила у нас по следующим ориентирам: деревня Щемилово, деревня Кутузово (там в XVII веке, как сообщает краевед П. Копышев, был первый от Москвы ямской стан), купавинская улица Большая Московская, Жилка. (Контуры старой дороги с кюветами и пешеходными «валиками» по обочине до 1970-х годов неплохо просматривались в лесомассиве Жилка, пока этот её участок не был засажен молодыми деревьями.) Иной маршрут старого пути на Владимир в нашей округе трудно и представить. Посмотрите внимательно на отрезок нынешней «Владимирки» - Нижегородского шоссе - между Чудинками и окрестностями Щемилова, включая деревню Новая Купавна. Он проложен через сплошную, и по сей день заболоченную низину. Нетрудно догадаться, какие топи были здесь ещё 500 лет назад! Тогда проложить по ним не то что нынешнюю насыпь - простую гать было бы крайне тяжело, учитывая обычную в средневековой Руси нехватку рабочих рук. Поэтому дорога из Москвы на Владимир от Щемилова и отклонилась, обходя эти топи, на юго-восток, где было «посуше», то есть к нашей Купавне. Следовательно, ни в районе Чудинок, ни тем более севернее их великокняжеское село на реке Купавне при владимирской дороге возникнуть не могло. Не могла эта дорога проходить и много южнее нынешней улицы Большая Московская: оба речных берега к югу от неё представляют собой обширную низину, о прежней заболоченности которой нынешним жителям улиц Октябрьская (бывшая Мельничная) и Набережная то и дело напоминают затопленные во время весенних паводков погреба да болотная «ржавая» вода в колодезных скважинах...