Трудности, связанные с производством, произвол администрации, низкая заработная плата часто вызывали недовольство купавинских посессионных рабочих. Свой протест крепостные рабочие XVIII века могли выразить неповиновением, побегом с предприятия или подачей жалобы правительству. Показательно, что рабочие не бунтовали, а шли законным путем. Это говорит об определенном уровне правовой культуры простых тружеников. Они чувствовали себя не рабами, а «государственными» людьми.
Купавинцы воспользовались правом на подачу жалобы. Еще 1792 году они подали жадобу в высокую инстанцию на притеснения директора Липрандия и приказчика Брезинского, но им никто не ответил. В феврале 1794 года купавинцы направили жалобу в Сенат, в которой говорили, что на первую жалобу им не ответили, а «члены Богородского суда директору и приказчику друзья, от губернатора тоже нет никакой помощи». Решить свои проблемы с местными властями им тоже не удалось. Посланный с жалобой в Богородский земской суд в декабре 1793 года их поверенный Степан Шелапутин был судом арестован и отправлен как беглый в Московскую управу. Узнав об аресте товарища, мастеровые послали с жалобой к губернатору Якова Пилина и Федора Татаринова, но в Москве их тоже арестовали и отправили в Купавну, держали «в железной клетке и чинили над ними разные деяния». Сменивший приказчика Брезинского поручик Федор Андреев учинил над Шелапутиным телесную расправу, а Пилина с Татариновым заставил выполнять разные черные работы, за которые ничего не платил.
Сенат потребовал объяснений от управляющего по жалобе мастеровых. Управляющий фабрикой Лузин, занявший должность после смерти Липрандия. в объяснительной записке Сенату в марте 1794 года так описал эти события: «В декабре 1793 года, в праздник святого Николая в Купавинской церкви Святой Троицы служили молебен. В церкви были мастеровые фабрики и крестьяне ближних деревень. По окончании молебна в трапезе Степан Шелапутин стал кричать, обращаясь к мастеровым: «Ну что вы молчите? Видели, что последняя мука роздана, магазин пуст. Говорите при собрании чужих крестьян!» Некоторые пытались успокоить его. говорили, что может мука в дороге.
Обо всем доложили Пузину. Шелапутин, опасаясь новой расправы, сбежал с фабрики, но сбежал для администрации, а не для рабочих. 28 февраля управляющий докладывал московскому генерал-губернатору: «Народ на фабрике день ото дня дерзостнее становится… Степан Шелапутин, который был товарищем Пилину при подаче прошения А.А. Прозоровскому, скрылся после того в селе Купавне... Писал я приказ о присылке его сюда для доставления к Вашему сиятельству, но народ весь окружил его дом и отвечали, что мы нашего стряпчего не выдадим; поручик Гостинский их довольно увещевал, дабы моим приказам не противились, но оне, не взирая ни на что, уверили его, что и караульным солдатам, которые против их употреблены быть имеют, все ребра переломают».
Когда Пузин узнал, что Шелапутин находится около села, а «мир» для него деньги собирает, на поиски беглеца администрация послала шесть солдат во главе с капралом. Мастеровым об этом кто-то сообщил, и они «бросили казенную работу во всех палатах», с кольями и топорами отбили Шелапутина у солдат, пригрозив, что в следующий раз и самому смотрителю «все ребра переломают».
Директор Пузин обратился к Московскому губернатору с просьбой взять бунтовщиков под стражу. В Купавну, тайными дорогами прибыл отряд из 25 гусаров под начальством офицера. Прямо у станков гусары захватили самых активных рабочих и отвезли в Москву. За проведенную работу псарской команде Пузин выдал 25 рублей, а деньги вернул вычетом с рабочих.
Мастеровые продолжали волноваться. Степан Шелапутин появлялся в селе и настраивал их против администрации. Караульной команде удалось поймать беглеца, но когда его привезли в село, он начат громко кричать: «Караул! Караул!». Как и в прошлый раз, рабочие с кольями и топорами освободили товарища, перебив капралу и некоторым солдатам руки.
В мае 1794 года мастеровые подали новую жалобу. На этот раз, генерал-прокурору Александру Николаевичу Самойлову. Они жаловались на бывшего губернатора Лопухина и губернатора Прозоровского, подробно описывали насилия и произвол фабричной администрации.
В жалобе они писали, что: 1) отягчаемся сверх мануфактурного дела земляными и другими черными работами безденежно; 2) некоторых, желающих работать на фабрике, отлучают от производства и посылают с билетами на стороннюю работу с оброком на 3 рубля, женщин - на полтора рубля; 3) за пропущенный по болезни день вычитают рубль двадцать копеек, за час - десять копеек, один процент из заработка высчитывают для больных, но куда деньги используются, неизвестно; 3) на усмирение, якобы нашего бунта, на содержание команды исправника собрано по десять копеек с души; 5) престарелых, которые уже не могут работать, посылают на сторону для мирского пропитания со взысканием оброка; 6) в рекруты отдают не за пороки, а по своей досаде; 7) сенными покосами, которых на фабрике достаточно, нам не разрешают пользоваться, а отдают в наём.
И в заключении говорилось, что «производимым нам жалованьем пропитать себя никак невозможно, а потому доходим иногда до такой крайности, что принуждены питаться мирским подаянием».
Генерал-прокурор А.Н.Самойлов, познакомившись с содержанием жалобы, направил се Московскому губернатору Долгорукову. Рабочим же было приказано терпеливо ждать результатов разбора жалобы, а в случае неповиновения они будут наказаны. И снова жалоба купавинцев пошла по какому-то заколдованному кругу. Ни Сенат, ни генерал-прокурор, и Московский губернатор не откликнулись на нее. Чиновники верили больше директору Пузину, которые считал, что мастеровые могут только «водку пить да жалобы писать». А они в очередной жалобе Догорукому писали: «Мы, Ваше сиятельство, действительно терпим от него притеснения и несправедливости».
Губернатор приказал Богородскому земскому суду взять с купавинцев письменное подтверждение в повиновении властям – подписку. Для объявления купавинцам приказа о повиновении и взятии подписки в Купавну приехал секретарь суда. По распоряжению поручика Гостинского собрали 150 мастеровых, им было велено расписаться. Рабочие расписываться не стали.
В это время многие рабочие были отпущены по билетам искать пропитание на стороне. Фабричные Федор Татаринов, Семен Суслов, Алексей Заботнов, Егор Бабушкин, Дмитрий Яковлев и Федор Козловский заявили, что приказ они слышали и властям повинуются, но из-за отсутствия всех просителей подписки не дадут. Рабочие заявили, что без поверенных Степана Шелапутина и Якова Пилина, бывших в бегах, тоже не могут дать подписку, требовали, чтобы преследования поверенных прекратили и дали им возможность жить при фабрике. Они говорили, что если начальство не хочет удовлетворить их просьбы, составленные поверенными, то могут выбрать других поверенных. Секретарь суда и администрация фабрики выслушали рабочих и попытались объяснить, что неудача подписки уже является неповиновением начальству. Рабочие не отступили от своих требований. Обо всем этом секретарь суда Григорий Ушанов рапортовал Московскому вице-губернатору Шеншину.
Только после получения этих сведений Московский губернатор князь Петр Петрович Долгоруков приехал в Купавну и осмотрел фабрику. Жалобы рабочих подтвердились. Об этом он донес генерал-прокурору Самойлову 3 ноября 1794 года в Купавну пришел ордер, подписанный генерал-прокурором. Администрации фабрики было велено:
1) Все сенокосы, принадлежащие фабрике, в наймы не отдавать, а косить их фабричными и половину отдавать в пользу мастеровых. 2) По билетам никого не отпускать. 3) Не делать однопроцентный вычет для содержания больных богадельни. 4) Собранные в награду гусарам деньги за усмирение рабочих возвратить и «впредь на таковые сборы ни под каким видом не поступать». 5) Прекратить отпуск за мирским подаянием престарелых, а устроить для них богадельню. 6) Заблаговременно готовить материалы, чтобы мастеровые не сидели без дела, в противном случае платить им а вынужденные прогулы, что было предписано еще в указе Мануфактур-коллегии 1767 года. 7) В рекруты отдавать людей, «оказавшихся в частых проступках и не подающих о себе никакой надежды на исправление», но по мирскому приговору. 8) Производить вовремя покупку хлеба и круп для магазина. 9) На продажу съестных припасов иметь постоянные единственные цены. 10) Фабричных Шелапутина и Пилина – «буйных и непокорных людей, возмутивших своих товарищей на пустые жалобы, и дабы они не могли служить более примером к подобному сему неспокойствам, отдать обоих в рекруты при нынешнем рекрутском наборе». Если окажется, что они непригодны к службе, то отослать их на поселение. 11) Почти год мастеровые Купавинской фабрики добивались справедливого решения их проблемам. Борьба закончилась победой рабочих, хотя в заключение их и предостерегали от подобных поступков в дальнейшем. Многодневная забастовка Купавинской мануфактуры, отличавшаяся сплоченностью и проходившая под руководством вожаков, была одним из крупнейших выступлений рабочих конца 17 века. Документы об этих событиях хранятся в Центральном историческом архиве Москвы и в Центральном Государственном историческом архиве.
По существу, данный исторический факт является показателем высокого уровня экономики и правовой культуры. Экономическая борьба выражает запрос о лучшей жизни. По мысли философа Бердяева, революционные конфликты начинает не беднота, а наоборот, самый социально сильный слой рабочих, которые хотят жить еще лучше. Человек, находящийся на грани выживания, озабочен самым выживанием, думает о хлебе насущном. Борьба же требует силы и определенной свободы. И эти условия были сформированы промышленным производством, порождающим рабочую элиту, специалистов-мастеров с высоким личностным самосознанием. Труженики Купавны ощущали себя хозяевами текстильного предприятия и земли, юридически принадлежавших государству. Они понимали, что от общих усилий зависело их благополучие, источником которого было чувство коллективной ответственности за судьбу рабочего поселка, совместный труд на фабрике.
