Есть у меня одно заветное оконце, В нём раньше всех горит огонь с утра. Едва, едва взойдёт на небе солнце, Уже хлопочет у плиты моя сестра.
Кого-то проводить, кого-то встретить, Кому с подливой, а кому-то без, Кому собрать кошёлку и отправить С утра пораньше за грибами в лес.
И надо в магазин, на рынок до обеда, И за картошкой в очереди встать, А тут ещё в библиотеку сбегать. Чтоб непременно томик Бунина достать.
Для всех сестра найдёт слова привета. Утешит тех, кто к ней бы ни пришёл. И для гостей, и просто для кого-то Она всегда накроет вкусный стол.
А о себе подумать - часа не хватает, Одна лишь ночь узнает, как сестра От жуткой ломоты в руках страдает И не смыкает глаз до самого утра.
И в голове моей перемутилось, И вей, как есть, я рада принимать. Всё это в ней одной соединилось: Сестра, подруга и родная мать.
* * * ДЕТСТВО, ОПАЛЁННОЕ ВОЙНОЙ
Я детства своего не помнила б, наверное, Когда бы не война с наточенной косой. Когда б ни суп из котелка военного - Гороховый с копчёной колбасой.
Его давали нам солдаты молодые. Что размещались на квартире за стеной, И приносил нам суп всегда с улыбкой И шутками сержантик молодой.
Он говорил: «Поешьте, пострелята. Не то умрете, я вам говорю! Поешьте... за сестру мою и брата, Ведь им живется тоже не в раю».
Я не хочу подсчитывать года. Да, были мы тогда с сестрой малы и глупы. Но до сих пор преследует меня Манящий вкус того военного горохового супа.
* * * Вот и осень прошла с «бабьим» летом, дождём, листопадом, С тихой грустью давно опустевших полей. И жалеть-то уже ни о чем мне, как будто, не надо, Только вот что-то душу тревожит сильней и сильней.
А кругом снега белого даль и безбрежность. Запуржила, завьюжила к сроку седая зима. Есть особая в этом во всём неизбежность, И хочу окунуться в неё я сама, -
В неизбежность прихода весны и цветенья С возвращением птиц в дорогие до боли места, В неизбежность великой земли пробужденья И, во истину Божью, Воскресенья Иисуса Христа.
